Наступил 1941 год. Мы с подружкой пошли в первый класс. Совпало это с ярким событием, в буквальном смысле, - в домах кое-где появились электрические лампочки. Выключатели были прямо в патроне. Это была по тому времени роскошь, в дома проводили только по одной лампочке.
С нами, детьми, никто не занимался, и мы придумывали свои игры: лунки, чиж, прятки...… Ставили "спектакли" на чьем-нибудь дворе: "Барин и батрак", "Богач и бедняк". Билеты продавали по 1 копейке. Смотреть охотно приходили бабушки и ребята с других улиц.
22 июня наше детство кончилось. Улочки притихли, то тут, то там раздавался плач. В городе появились первые эвакуированные. Уличные комитеты разводили их по домам. Хозяйки относились к ним с пониманием. В городе начали работать шесть детских домов. Продуктов не хватало. Первое время хлеб развозили по домам. По нашей слободке на деревянной тележке с колесами от телеги в небольшом фургончике хлеб возил А. Кощеев. А мы бежали по улице с криками, оповещая жителей, что везут хлеб.
Позднее уже появились хлебные карточки. Мы всей ватагой занимали у магазина очередь, иногда даже с вечера сидели на краях канав.
С фронтов уже начали приходить похоронки. Городок погрузился в темноту. Электростанция стала обслуживать только некоторые предприятия. Даже "Швейтекстиль", где шили солдатское обмундирование и работали в три смены, освещались керосиновыми лампами. "Пятиугольник" работал исключительно на местном сырье, потому что в каждом колхозе были отары овец. В нашем небольшом городке держали и коров, было их около трехсот. Молоко на рынке продавалось от четушки до четверти. Молоко тщательно проверялось, на бутылку клеилась этикетка с датой и показателем жирности.
В Киров шли эшелоны с ранеными. На второй год войны открыли госпиталь и в нашем городе. Разместили его в здании педагогического училища, т.к. летом, в каникулярное время, студентов здесь не было. В госпитале находились уже прооперированные и выздоравливающие солдаты. Начался сбор вещей для госпиталя. Люди ничего не жалели, отдавали кто подушку, кто лоскутное одеяло, кто глиняную посуду. Те, у кого не было и этого, предлагали горшочки с комнатными цветами. Госпиталь для нас, ребятни, был новым объектом для наблюдения. Солдатики с загипсованными руками и ногами, с перевязанной головой, на костылях выходили в садик, к братской могиле. Деревьев там не было. Они садились на траву, грелись на солнышке, курили. Были тут и старые вояки, и совсем молоденькие солдатики. Нолинские девушки, приодевшись, вплетя в косы атласные ленты, прогуливались вдоль забора. Не обошлось и без нас. Мы каждый день бегали к изгороди и просовывали свои не совсем чистые носики между досками и наблюдали за ранеными. Горожане приносили им вареную картошку, бутылки молока, овощи.
Собрались как-то вечером на скамейке слободские ребята. Ванька, самый старший, заявил: "В газетах пишут, как пионеры совершают подвиги, как солдатам помогают. Я приготовил ящик. Даю три дня. Пусть каждый из вас принесет, что может, в подарок солдатам в госпиталь". Для нас задание это было не из легких. В домах у всех было пусто. Одежду носили с чужого плеча, с весны до осени ходили босые. Продуктов никаких нет.
И вот настал день сбора. Ленка принесла носовой платок серого цвета, потому что стирала его без мыла. Ванька поглядел на него и молча положил в ящик. Вовка подал пучок чисто вымытой моркови. Жил он у тетки, без матери. Милька принесла какую-то потрепанную книжку - мол, бойцы почитают. Дошла очередь до меня. Я протянула большой значок на цепочке со словами ГТО и с гордостью протянула его Ваньке. Все с любопытством его разглядывали.
Происхождение значка хочу немного пояснить. Значки были с матерчатого пиджака брата, от которого давно уже не было никаких вестей. Сам пиджак давно обменян на картошку. Множество значков с его пиджака лежали в шкафу, завернутые в тряпицу. Я выбрала самый большой.
Сам Ванька со вздохом положил в ящик перочинный ножик. Наши немногочисленные подарки сиротливо лежали на дне ящика. Последней протянула свой подарок Любка. Это был небольшой кулек с крупным самосадом. Ванька был в восторге: "Вот это подарок!"
Любка рассказала, что табак по щепотке брала у дедушки из кисета. Лежал он высоко на полке, поэтому его приходилось доставать с полатей ухватом. Дедушка охал, что табак стал неэкономен, и Любка, боясь разоблачения, ножницами стригла сухую траву за амбаром и добавляла в кисет. Дед посетовал, что крепость у табака стала не та, и еще туже стал завязывать кисет. Через 2-3 дня у него закружилась голова, началась рвота, и живот прихватило. Кто знает, какой травы намешала Любка? А может, хворь-то и не от табака была? Бабка кое-как отпоила деда козьим молоком.
Маленький Шурка принес две деревянные ложки с обкусанными краями. Удивительно, как можно было ими есть? Мать два дня потом эти ложки искала. Детей было четверо, пришлось кормить их по очереди. В конечном итоге, Шурка сознался, что взял ложки, но заявил: "Солдатам очень нужны ложки!"
Все равно подарков было мало, жалкая кучка в уголке ящика. Постановили заполнить ящик огурцами. Принесли мы ящик с подарками, но нас дальше крылечка не пустили. Пришлось передавать ящик через забор. Старый усатый солдат взял у нас ящик и отнес его солдатам. Они долго разглядывали его содержимое, дольше того смеялись, но много раз сказали нам: "Спасибо". А мы были довольны, что сделали доброе дело.
Госпиталь располагался в Нолинске чуть больше двух месяцев. В сентябре начинались занятия в педучилище, и городок был перенаселен. Отсутствие хорошей дороги из Кирова затрудняло доставку продуктов. Раненых отправили в другой город.
Многое пережили мы за долгие годы войны, разве все расскажешь. Но не забывается ничего, все помнится, как будто это было вчера….
Галина КАССИХИНА,
г. Нолинск.